Виктор Ожогин: Я понял, что не могу «отсидеться», и пришел в военкомат

Да, в нашем прошлом, что ни говори, было много правильного. В том числе и этот девиз, которому и ныне следуют порядочные и ответственные перед обществом и родиной люди. Сегодня наш собеседник — Виктор Ожогин, журналист, руководитель пресс-службы Днепропетровской мэрии, участник Майдана и АТО.

Не хочу учиться, а хочу служить

— Виктор, вы, насколько известно, родом из Луганска?

— Мои прадеды жили в селе Украинская Буйловка Воронежской области, а через реку находилась Русская Буйловка. Села жили дружно, поводов для ссор не случалось, разве что мальчишки соперничали глупой силой. Там и появились на свет я с сестрой. Когда мне было 14, родители решили переехать в Луганск, где было много вузов. Они хотели, чтобы я получил высшее образование и «стал человеком».

— Вы выбрали журналистику?

— Да, и «замахнулся» на Московский государственный университет. «Нельзя ли поближе, сынок?» — упрашивали родители. Но для меня тогда существовал только МГУ, тем более я не знал украинского языка: не изучал в школе. Сдал выпускные экзамены и уже собирался в Москву, как случилась беда. Мама и папа сильно обварились кипятком и попали в больницу.

«У вас роковая фамилия», — сказал мне кто­то из медперсонала ожогового отделения. О Москве пришлось забыть: нужно было ухаживать за родителями. Пришлось поступать «поближе», как хотелось родителям. В Луганске тогда было четыре института, о трех сложили поговорку: ума нет — иди в пед, стыда нет — иди в мед, а если нет ни там, ни тут — иди в сельхозинститут. Потому я выбрал машиностроительный, не фигурировавший в этом ироничном образце народного творчества. Но это не спасло от ухода.

Промучившись год над освоением специальности «обработка металла давлением», до которой мне, спортсмену и гуманитарию, априори не могло быть никакого дела, я бросил институт и явился в военкомат: дескать, забирайте в армию. Меня призвали на Черноморский флот.

Язык до Киева доведет

— Вы только что охарактеризовали себя как спортсмена. Известно, что вас нередко приглашают в качестве эксперта на телевизионные программы о футболе. Похоже, эта игра занимает немалое место в вашей жизни.

— Будучи пацаном, играл в детской команде луганской «Зори», затем — в составе сборной Черноморского флота, Киевского национального университета, куда поступил по окончании службы на флоте.

Уже по завершении учебы в КНУ имени Шевченко я окончил курсы футбольных комментаторов во Всесоюзном институте Гостелерадио. Моими преподавателями были такие легендарные личности, как Николай Озеров, Владимир Маслаченко, Владимир Перетурин, Борис Майоров, Георгий Саркисян. Кстати, мое распределение в Днепропетровск (сначала же предложили место в спортивной редакции Гостелерадио, но я отказался) «грело» еще и потому, что «Днепр» гремел на всю страну, и многие тогда считали, что он лучший клуб мира. Помню, как этими жизнеутверждающими надписями были исписаны стены многих домов в Днепропетровске. Сегодня их уже не увидишь.

— Вам довелось комментировать какие­-либо знаковые матчи с участием «Днепра»?

— Да, конечно. В 93­м году, например, комментировал на Украину встречи «Днепра» с «Адмира Ваккер» в Вене и с «Айнтрахтом» во Франкфурте­-на-­Майне в Кубке УЕФА. Комментировал огромное количество матчей с участием «Днепра» и «Кривбасса» на Украину, Белоруссию, Грузию, Армению, Литву, Азербайджан, в 90—91 годах — несколько матчей с участием «Днепра» на Союз. Надеюсь, что был неплохим комментатором.

Футбол — моя родная стихия. Комментировал, кстати, на украинском. Выучил язык в Киевском университете, куда позвал друг детства, сейчас вице-­президент ФК «Динамо Киев» Алексей Семененко, с которым я играл в футбол в группе подготовки «Зори». По окончании службы я и поступил на подготовительное отделение КНУ. «За два роки вивчиш мову, синку?» — спросил меня декан факультета журналистики, известный писатель Дмитрий Прилюк. «Звичайно!» — ответил я. Пришлось держать слово.

В принципе, это было несложно. Мы жили и учились в атмосфере глубочайшего уважения к национальной украинской культуре, которое смогло устоять перед натиском советской идеологии. Хотя, в принципе, в то время мы не очень задумывались о том, почему украинской культуре на своей родной территории приходится так непросто.

Папа пошел на войну

— Службу на флоте не считаете «вырванными годами»?

— Нет, конечно. Не хочу показаться банальным, но три года на флоте оказались настоящей школой мужества. В принципе я вырос в атмосфере почитания Родины (исключительно с большой буквы) и отношения к ее защите как к почетной обязанности в мирное время и священному долгу — в военное.

Мой дед Григорий Иванович Ожогин на Первой мировой войне за храбрость и мужество удостоился двух Георгиевских крестов, был в плену в Турции, где, кстати, выучил английский и турецкий языки. Неужто я в своей родной стране не смог бы выучить украинский?

Отец Иван Григорьевич Ожогин в 43 году ушел на фронт, тогда ему было 18. Миллионы раз я смотрел фильм «Офицеры» с его знаменитыми словами: «Есть такая профессия — Родину защищать…» Эти слова актуальны и поныне.

— Известно, что вы сами пришли в военкомат, когда два года назад в Украине началась война.

— Да, когда я услышал по телевизору, что в Донузлаве, где я служил, топят наши корабли, понял, что не могу «отсидеться», и пришел в военкомат. «Сколько вам лет? 56?» — и меня не взяли, хотя я убеждал не торопиться с выводами и пытался доказать, что именно мой воинский опыт мог бы пригодиться в армии, оказавшейся совершенно небоеспособной. Но моим доводам не вняли.

И лишь только когда в Украине, в несколько этапов, объявили мобилизацию и призывной возраст подняли до 60 лет, я вновь пришел в военкомат. За один день прошел медкомиссию, удостоверившую мою физическую готовность к службе, и месяц проходил подготовку в Подгородном. Я получил назначение в Национальную гвардию.

— Как отнеслась к вашему добровольному уходу на войну семья?

— На первых порах жена и дочери — старшей исполнилось 30, младшей не было еще и четырех — ничего не знали о моем решении. Я отправил их в Одессу на оздоровление и оставил записку, в которой попытался объяснить свой поступок. Писал о том, что должен это сделать, что это нужно не только мне, но и им. Знаю, что им было очень непросто. Я вернулся из­-под Мариуполя в конце августа этого года, а моя маленькая доченька еще несколько месяцев постоянно меня спрашивала с испугом: «Папа, а ты опять не уйдешь на войну?»

Приказ — вернуться живыми

— Взвод, которым вы командовали, называли журналистским. Почему?

— Думаю, не потому, что я журналист, а потому, что в его оснащении принимали участие журналисты из Днепропетровска, Киева, других городов — Лариса Токарь, Наташа Бабаченко, моя однокурсница Лариса Ившина и многие-­многие другие, хотя я и просил коллег, зная, сколь невысокие у них зарплаты, не очень усердствовать в своих душевных порывах. Однако было понятно, что без помощи не обойтись.

Выданные нам берцы развалились уже на третий день. Почти всем снаряжением наш взвод обязан волонтерам, в первую очередь журналистам. Хочу поблагодарить их за помощь.

— Пригодился ли ваш опыт, который вы выдвигали в качестве основного аргумента в свой первый приход в военкомат?

— Думаю, да. Большинству моих ребят было по 20, и я чувствовал свою ответственность перед ними и их родителями — почти отцовскую ответственность. Когда по прибытии в Мариуполь мы получили приказ выдвинуться на передовую линию обороны города, я выстроил бойцов и сказал им: «Мы пришли сюда защищать Родину — это понятно. Но главная задача — еще и вернуться живыми. Кто не чувствует готовыми выполнить эту задачу — выйти из строя!» Вышли пятеро. Я пожал им руку за то, что были честны перед страной, собой и своими товарищами по оружию.

Упрашивал остаться Сергея Левченко, отца троих детей, но он не захотел. Он единственный, кто был ранен из нашего взвода. Сейчас фермерствует в Покровском районе.

— Значит, задача, поставленная вами перед собой, была успешно выполнена?

— Да, все мои бойцы уцелели под «градами», минами и снарядами танков, и город был защищен. Я вернулся домой в августе этого года, и спустя неделю полетел в Россию, где после смерти отца поселилась мама, которую не видел полтора года. Она не знала, что я был на войне. Когда, случалось, звонил маме с востока, она спрашивала: «Ты на работе, сынок?» — «На работе, мама, все хорошо», — отвечал ей.

В Домодедово, кстати, мой паспорт гражданина Украины минут пять изучали пограничники. «Нет ли у вас еще какого­-нибудь документа?» — наконец, задали не совсем понятный мне вопрос. «Ну, удостоверение участника боевых действий я вам точно не предъявлю», — подумал я, конечно же, не взявший с собой этот документ.

Изменить Украину

— У вас есть и удостоверение участника Майдана…

— Был там в январе, когда уже пролилась первая кровь. Я тогда не работал журналистом, таксовал, поехал на днепропетровский Майдан и сказал нашим активистам, что собираюсь в Киев на машине и могу передать туда вещи и продукты. Мы загрузили полную машину теплыми вещами. Со мной поехал Володя Самодин, который потом ушел воевать в составе 25­-й бригады.

— Вас пригласили возглавить пресс­-службу мэрии вскоре после возвращения с войны. Почему согласились?

— Потому что я журналист и все еще хочу изменить Украину, которая так натужно движется к лучшей жизни. Недавно, например, столкнулся с очередным курьезом, заставившим вспомнить известное изречение: все это было бы смешно, когда бы не было так грустно. Оказалось, что я как участник боевых действий не имею права на пенсию, тогда как законодательство позволяет это по достижении 55 лет. Что ж, буду выяснять это в суде…

— Виктор, мы желаем, чтобы все оказалось не зря — и ваша гражданская позиция, которая в свое время увела вас из журналистской профессии, и ваше добровольчество, и надежды на возрождение Украины. Успехов вам и счастья!