Вдова бывшего ректора ДНУ: Последний день он прожил счастливым и признанным

— Людмила Макаровна, расскажите, как вы познакомились с Владимиром Федоровичем? Чем Вас привлек этот человек?

— Познакомились как все люди. Тогда он был преподавателем кафедры университета. Привлекла меня прежде всего неординарность его взглядов и мышления. Еще — креативность и человечность. Когда стали жить вместе, меня просто удивляла его целеустремленность, умение все доводить до логического конца — от бытовых вопросов до сложных научных проблем. Ничего не бросал на полпути, не оставлял недоделанным и недосказанным. Это был человек слова, и если это слово было произнесено, то за этим обязательно следовал конкретный поступок.

— Что было главным в жизни Приснякова? Были ли у него какие-либо увлечения? К примеру, известно, что он был мастером спорта по фехтованию.

— Можно сказать, что он не имел никаких хобби, кроме науки. Несмотря на столь высокие достижения, спорт был скорее разрядкой. Назвать его трудоголиком — значит, ничего не сказать. Даже когда мы ездили в Верховцево к его родителям — это была для нас своеобразная база отдыха, — он раскладывал в машине бумаги и работал. Мы вместе обязательно посещали все международные конференции по своим темам. При этом, уже будучи ректором, все расходы на зарубежные поездки Владимир платил из своего кармана, не возлагая их на университет. Поэтому в быту приходилось серьезно экономить.

— Помните ли вы момент, когда Присняков стал ректором ДГУ? Можно ли его считать преемником академика Моссаковского?

— Отнюдь. Сначала Владимир был проректором. Потом на какое-то время ушел работать в ИГТМ (институт геотехнической механики). А когда объявили конкурс на ректорскую должность, он подал документы и прошел. Так что за его спиной никто не стоял, даже в хорошем смысле слова. На проректорской работе он занимался вопросами строительства. Отвечал за такие объекты как 1-й корпус, библиотека, спорткомплекс, ДК студентов — все это ему было хорошо знакомо. Естественно, знал и научную работу, имел хорошие отношения с Министерством, коллегами из других вузов. Он чувствовал свои силы и хотел быть полезным университету.

— Расскажите, пожалуйста, о вашей совместной работе в области социомоделирования и психологии. Может, это как раз и было его хобби?

— Скорее отдушина в тяжелые времена опалы. Я сама психолог и тяготела к использованию в этой отрасли точных наук. Но совершенно не знала математики. Владимир заставил меня четыре года ходить на мехмат и слушать лекции вместе со студентами. Но и потом у меня многое не получалось. И кто же поможет, если не тот, кто ближе всех? Потом он стал интересоваться полученными мною результатами. Постепенно мы стали соавторами. Сама жизнь сделала так, что нам пришлось не только вместе быть, но и вместе работать.

— Вуз при Приснякове шел в гору. Открывались новые факультеты, в неимоверно сложных условиях продолжалось строительство, увеличивалось финансирование. Чем тогда можно объяснить его столь скандальную отставку?

— Это очень сложный вопрос. Думаю, имело место стечение сразу нескольких обстоятельств. Оно наложило отпечаток также и на мою жизнь и жизнь нашего сына. Все это продолжается до сих пор и порой принимает самые ужасные формы. Действия некоторых людей я даже затрудняюсь назвать человеческими. Когда среди ночи нам сообщили, что Владимир умер в Одессе, мы с сыном, конечно, сразу поспешили туда. Я действительно ни к кому не обращалась за помощью. Но распространять слухи, что эту помощь мне предлагали, а я отказалась… Уже подъезжая к Днепропетровску я сообразила, что поднять гроб на 8-й этаж просто некому. Позвонила своему аспиранту, и он собрал друзей.

— Как отнеслись к увольнению друзья, коллеги?

— Мы сами стали ограничивать контакты со многими близкими людьми, понимая, чем грозит им общение с нами. Например, когда Владимира хоронили в селе (все городские кладбища отказали из-за отсутствия справки о смерти, которую мы не успели получить в Одессе), в самый момент прощания все отошли в сторону, и никто даже не раскрыл рта. Но это был страх, и я их не осуждаю. Зато теперь они могут сказать: «Но мы же были на похоронах!» Увольнение из ДГУ «за прогулы» — последняя запись в трудовой книжке мужа. После этого он уже нигде не работал. Правда, он как бы выполнял некоторые общественные обязанности, но его исключили из всех днепропетровских научных советов, лишили аспирантов и докторантов. Сказалось это и на размере пенсии Владимира.

— Но должны же были остаться последователи, ученики? Или с его уходом умерло целое научное направление?

— По крайней мере, кое-кто постарался, чтобы так и было. Кого-то перевели на полставки, кого-то со временем уволили. Его монографию «Термодинамика», собравшую блестящие отклики корифеев науки, запретили в качестве учебного пособия на том основании, что там «все не так написано». После смерти мужа возник самый настоящий заговор молчания. Ни одна из его работ не публиковалась. А из журналистов вы первый, кто захотел со мной поговорить. Несмотря на смену властей в стране, многое остается неизменным. Сделав первые попытки восстановить справедливость, мы отказались от этого дела. Просто пришли к выводу: плетью обуха не перешибешь.

— Неужели все так мрачно и безысходно?

— В качестве светлого финала могу сказать одно. То, чего не сделали для Владимира в Днепропетовске и в Киеве, сделали в Одессе. В последний день жизни он прочитал лекцию на кафедре Одесского университета, после которой к нему записалось сразу восемь аспирантов. Затем весьма удачно «разрулил» щекотливую ситуацию на ученом совете. По дороге на вокзал Владимиру стало плохо. Водитель завез его в больницу, где его осмотрел терапевт, но, не найдя ничего серьезного, послал за кардиологом. Пока тот спускался с третьего этажа все было кончено. Муж раньше не болел, смерть была неожиданной. И за это нужно благодарить Бога. А свой последний день он прожил счастливым и признанным.

Из неопубликованного интервью академика Владимира Приснякова:

«Я был уволен непосредственно после моего отчета на конференции ДГУ, которая тайным голосованием его утвердила и единогласно проголосовала за продолжение моих полномочий, несмотря на интриги желающих занять мое место, несмотря на соответствующую «вказивку» министру от Пустовойтенко. Университет, несмотря на тяжелейшее искусственно создаваемое положение с выплатой зарплаты в эти годы, стойко шел в гору и по рейтингу Миносвиты занимал место сразу после Киевского национального университета им. Т. Шевченко. В момент моего увольнения ДГУ за обучение студентов получил в год около 2 млн. долларов, и эта сумма росла. Это было следствием того, что университет имел устойчивую славу, где «не берут взяток» («и где не давали взяток»). Мы не реагировали на телефонные звонки, а, наоборот, заставляли «блатников» заключать договоры на обучение. Кстати, это была основная претензия ко мне министра Згуровского: «Ты белая ворона, Дон-Кихот». А замминистра Андрущенко заявил: «Таких людей система выкидывает». Кстати, после моего увольнения ровно 30 комиссий приезжало в ДГУ для поисков моих нарушений, «счетов за границей». Если бы хоть на копейку нашли у меня нарушения, то сидел бы я в местах не столь отдаленных».