Война и Люда

Людмила Вениаминовна Кочержина - председатель Днепропетровского областного отделения Украинского союза узников жертв нацизма (УСУЖН).

На счету организации немало добрых дел, направленных на улучшение условий жизни бывших малолетних узников, выпущено три издания книги «Пам’ять заради майбутнього», в которых собраны воспоминания 700 свидетелей того времени. История каждого – отдельная дорога, длиною в целую жизнь. Людмила Вениаминовна рассказывает о малолетних узниках Изабелле Ельниковой, Алле Воробьовой, Надежде Слесаревой. А я прошу ее вспомнить свое детство...

Когда не было войны

«Я родилась в семье студентов Днепропетровского института инженеров железнодорожного транспорта, - вспоминает Людмила Вениаминовна, - в доме дедушки и бабушки в поселке Игрень.

Помню огромный сад, много цветов, длинную-предлинную аллею, по которой я бегу встречать родителей. Запах абрикосового варенья, которое варят в большом медном тазу во дворе на камешках.

Смотрю на довоенную фотографию - большая компания в саду. Все в светлой одежде, улыбчивые. Мир светлых людей, светлое поколение, прошедшее через лютые испытания, но не утратившее свое благородство и еще не догадывающееся, через что предстоит пройти.

Зимой живу в Днепропетровске. Мама и папа работают, наша квартира располагается на улице Универсальной, возле вагоноремонтного завода. Помню себя в доме отдыха. Я на сцене читаю стихотворение. А папа в первом ряду громко аплодирует мне и улыбается.

И щель не спасла

Начало войны помню смутно. Мы проводили папу на фронт, в нашем саду взрослые вырыли щель – специальное укрытие в виде траншеи с бревенчатым потолком, засыпанным сверху землей. Там мы прятались во время бомбежек и от немцев, которые вскоре заняли Игрень.

...Перебрались в городскую квартиру на улице Универсальной. Закрывать двери на замок строго запрещено. Немцы приносят маме обрабатывать кур.

Запомнилось, как мама крылышки и лапки обрезала и оставила в миске на столе. Один из фашистов заметил миску и приставил пистолет к маминому виску. Я страшно испугалась, что маму убьют и закричала, да так, что сама испугалась своего страшного крика. Немцы забирают кур и крылышки со стола, уходят. Господь помиловал, мама жива.

…Мама у плиты, что-то варит и плачет. Заходит фриц, интересуется, почему плачет. Мама отвечает: все из-за вас, гадов проклятых. Немец достает пистолет и на ломаном русском говорит: «Сейчас тебя пристрелю, и твой щенок останется жить без тебя. Но запомни: не все немцы – гады, и впредь не болтай лишнего». Со мной случилась истерика.

Из-за постоянных приходов немцев мы никак не можем сбежать на Игрень. Оттуда приходит тетя Ангелина, мамина сестра. Мама просит ее забрать меня, самой будет легче бежать.

…Игрень. Стрельба. Мы спрятались в саду в щели. С нами соседи. Мамы нет. Во двор врываются карательные отряды. Всех выгоняют на улицу, кто не может идти - расстреливают. Наш дом горит. Нас в колонне гонят в сторону Днепропетровска. Длинная колонна. Крики. Выстрелы. Холодная дождливая дорога кажется мне бесконечной. Я очень устала и замерзла. Через мост так страшно идти. Рядом тетя Ангелина и ее 15-летний сын. Мамы нет, и мне так плохо без нее.

Неволя

…Товарные вагоны. На полу солома. Поездку помню очень смутно – болею желтухой. Чтобы немецкий конвой не сбросил с поезда, взрослые меня прячут. На территории Германии всюду растут яблони. На одной из остановок тетя нарвала мне яблок. И, о чудо! Впервые за все время болезни меня не вырвало после еды.

Баня. Нас очень долго держат голыми. Люди в панике. Говорят, что это перед газовой камерой. Я спокойна - еще не знаю, что такое газовая камера. Бог к нам милостив: мы попадаем в железнодорожный лагерь в Гальдорф.

Территория обнесена колючей проволокой. Деревянный барак. Нары. Мужчины, женщины, дети - все находятся вместе. На входе в лагерь - старый, рыжий, с кривыми ногами полицай. На нас надеты серые робы с нашивкой «OST», на ногах деревянные колодки. Утром колонну взрослых под конвоем уводят на работу - ремонтировать железную дорогу, вечером приводят. Нас кормят брюквой, горохом, желудевым кофе. Мы, дети, предоставлены сами себе. Бегаем по мрачному, огражденному колючей проволокой двору. Эта картина до сих пор стоит перед моими глазами: за колючей проволокой красота неописуемая! За железной дорогой невысокие горы, покрытые такой приятной зеленью. На вершине горы лес. За лагерем пруд, ручеек сбегает с гор в пруд. Вдалеке виднеются черепичные крыши какого-то поселка. На эту картину можно было смотреть часами. Очень хочется туда, за проволоку. Зная, что нельзя, все-таки однажды сбегаем. Рыжий кривоногий полицай загоняет нас прикладом назад в зону. Больно.

…Старушка-узница с удивительными серебряными волосами собрала в лагере детей школьного возраста (таких нас трое: я, девочка Женя и мальчик Женя) и начала обучать грамоте. Моим первым букварем стала неизвестно откуда взявшаяся страничка из какой-то русской газеты. Помню, в ней был напечатан отрывок из «Евгения Онегина» - сон Татьяны и рисунок, как медведь несет Татьяну (я и сейчас могу в точности воспроизвести этот отрывок). Благодаря этим занятиям по возвращении на Родину я смогла пойти во второй класс.

Кукла неописуемой красоты

От тяжелой работы и плохого питания тетя заболела. Ее перевели на более легкую работу - уборщицей во французский лагерь в Швебиш-Халле, через какое-то время отправили туда и нас с двоюродным братом.

Французский лагерь в корне отличался от русского: нет охраны, колючей проволоки. Французы перемещаются по городу самостоятельно, и мы тоже. Тетя везет тележку, я сзади толкаю. Немецкий мальчик лет десяти швыряет в нас камни, кричит: «Русиш швайне».

Помню и другой эпизод. Напротив лагеря в двухэтажном доме живет семья. У них девочка моих лет. Приглашают в гости, угощают. Подарили мне шелковый бант в клеточку.

Весна 1945 года, чувствуется приближение конца войны. Американцы беспощадно бомбят, а немцы свирепствуют даже по отношению к своим: на дереве повесили двух молоденьких немцев-дезертиров. Очень страшно.

10 апреля 1945 года. Тишина. Смотрим: в окнах немцы вывесили белые простыни. Союзные войска вошли в город. Мы выбежали на улицу навстречу танкам. На одном из них – кукла, от которой глаз не отвести. Я смотрю на нее как завороженная, а темнокожий солдат снимает ее с танка и протягивает мне. Я не верю своему счастью. У куклы светлые, как у меня, волосы, заплетенные в две косички, и такие же голубые глаза. Я не расстаюсь с ней ни днем, ни ночью. Очень боюсь потерять.

Вскоре нас передают в советскую зону, город Лейпциг – это большой лагерь под открытым небом. Почему-то запомнился зоопарк, где не было ограждений. Посетителей и животных разделяли ров и насыпь.

Встреча с родными

В Днепропетровск приехали 10 сентября 1945 года. На вокзале встретили знакомую, которая сказала: «Симу посадили». Сима — моя мама. Что такое «посадили», я уже хорошо понимаю: в 1938 году посадили моего дедушку. Я не закричала и не заплакала. Я вмиг стала старушкой. Все внутри как-то сжалось, а потом куда-то провалилось. Осталась пустота. Исчезли все краски, мир вокруг стал серым.

Что нас ждало на Родине? Сожженный дом на Игрени и в городе, мама - в Магадане, папа - в фильтрационных лагерях. Низкий поклон моей тете Ангелине, заменившей мне в то время родителей.

Я поступаю во второй класс. Каждой клеточкой души чувствую свою отверженность. Меня обзывают фашисткой. Очень обидно. И так не хватает мамы. Учусь хорошо, сильна в математике - это помогает выстоять.

После обращения в Верховный суд СССР маму освобождают, а затем и папу. В сентябре 1947 года свершилось настоящее чудо: я обрела свою семью. Боже, какое это счастье!

...Учусь на отлично. Сверстникам в новой школе моя биография неизвестна. Заканчиваю школу с медалью, но вуз из-за лагерного прошлого для меня закрыт. Однако мир не без добрых людей - Всеволод Арутюнович Лазарян, ректор ДИИТа, принимал в институт не по анкетным данным, а по уму. Я безмерно благодарна этому человеку. Студенческая жизнь - праздник, который остался со мной на всю жизнь. В 1959 году окончила институт, вышла замуж, уехала в Минск, родила дочь. До 1971 года работала в проектных институтах Минска. В том же году вернулись в Днепропетровск, с этого времени по 2011 год я на преподавательской работе в ДИИТе.

На месте сожженного немцами родительского дома на Игрени в 1962 году папа построил новый. За общим столом под орехом, посаженным моим дедушкой еще в 1913 году, часто собирается вся наша дружная семья. Только в такие минуты в мою душу возвращаются мир и покой…»